Вовочка459
offline
[i]
26 апреля Указом № 417 "О дополнительных мероприятиях но нормализации обстановки в Чеченской Республике", подписанным Б.Н. Ельциным, объявлялся мораторий на применение вооруженной силы на территории Чеченской Республики с 00 часов 28 апреля до 00 часов 12 мая 1995 года. Одновременно, была объявлена (без необходимого утверждения парламентом) своего рода амнистия для всех лиц, не причастных к тяжким преступлениям против жизни и здоровья граждан и добровольно сложивших оружие до 12 мая 1995 года.

Сама эта дата вызывает недоумение, как развязывавшая руки боевикам практически на весь срок действия моратория, тогда как у российских солдат руки оказывались связаны. И хотя, комментируя указ, первый заместитель начальника Главного оперативного ГШ ВС РФ генерал-полковник Л. Шевцов подчеркнул, что войскам отдан приказ остановить боевые действия и свое продвижение, но в случае нападения или обстрела боевиков быть готовыми применить оружие, в действительности, по многочисленным свидетельствам, дело обстояло иначе. Перестраховка - а может быть, и предательство - нередко вели к тому, что солдаты превращались в живые мишени для боевиков, о чем говорят и потери объединенной группировки федеральных войск за время действия моратория: 38 погибших и 233 раненых. Официально зарегистрировано свыше 170 случаев нарушения моратория со стороны боевиков, то есть более десяти за день.

Кроме того, за этот же период боевикам удалось скрытно перебросить под Грозный дополнительные силы, и в ночь на 14 мая они начали обстрел города. "Всего за сутки Грозный подвергался огневому налету более 18 раз. Комендатура города вынуждена была практически перейти к осадному положению", - комментируют эксперты.

Кроме того, за это же время боевикам удалось вновь проникнуть в уже занятые федеральными войсками районы и рассредоточиться практически по всей территории Чечни. Это позволило им, с окончанием действия моратория и возобновлением Российской армией боевых действий, атаковать ее с тыла. Но особенно роковым образом это скажется после событий в Буденновске, когда плоды всех тяжких трудов российских солдат оказались в мгновение ока уничтожены словно вынырнувшими повсюду из-под земли боевиками. Во имя чего же была принесена такая жертва?

Главной и очевидной причиной объявления моратория было вошедшее у руководства страны в привычку стремление произвести "хорошее впечатление на Запад", то есть на прибывающие в Москву на празднование 50-летия Победы зарубежные делегации. Однако за кулисами просматривался многоуровневый комплекс корпоративных и частных интересов, в немалой мере связанных с описанным выше формированием проекта "Кавказского общего рынка", который можно считать финансово-экономической конкретизацией дудаевского геополитического проекта "Кавказского общего дома".

Продолжало действовать и нефтяное лобби, потому что если Россия и утратила конкурентоспособность на уровне мегапроектов, то это вовсе не означало утраты интереса отдельными структурами и лицами как к небольшим, но высококачественным запасам чеченской нефти, так и к возможностям грозненского НПЗ, "удивительным" образом оставшегося неповрежденным в ходе жестоких боев и бомбежек зимы 1994-1995 годов.

Забегая несколько вперед, сразу же скажу, что к началу 1998 года доходы от незаконной переработки нефти составляли около 3 млн долларов ежемесячно. "На такие деньги. - справедливо замечает один из исследователей вопроса, - вполне можно содержать хорошо вооруженную армию". Добавим, и обеспечивать себе покровителей на высоких властных этажах, сквозь пальцы смотревших на то, как боевики восстанавливают свои разрушенные ценой солдатской крови арсеналы.

Наконец, можно говорить и о "восстановительном" лобби, то есть о тех бизнес-кругах России, которые были заинтересованы в скорейшем заключении мирных соглашений для того, чтобы начать прокачивать деньги, предназначенные на восстановление - как уже заранее знали многие, временное - разрушенного. Уже в мае 1995 года военные кое-где писали на боевых машинах саркастический лозунг: "Нас в бой толкает "Менатеп"!" Горькая ирония его заключалась в том, что, оказывается, еще до начала войны "Менатеп" был объявлен головным банком по финансированию восстановления народною хозяйства Чеченской республики. "Выходит,- комментировал сообщивший эту информацию корреспондент "Труда", - уже в ту пору, когда боевая российская техника еще дремала в положенных ей местах, московские стратеги уже доподлинно знали, что война будет, Чечню придется восстанавливать" ("Труд-7", 6 августа 1999 года).

При этом средства, ассигнуемые из госбюджета, прокручиваясь в Чечне, сюрреалистским образом смешивались с иностранными ассигнованиями (так, в сентябре 1995 года Дудаев получил 10 млн долларов США из Саудовской Аравии, Руслан Гелаев - 1,5 млн долларов из США), выделяемыми на борьбу против России. Огромные поступления, по информации А. Куликова и российских спецслужб, шли от чеченской диаспоры - разумеется, на те же цели. А фоном для всего была занявшая больше года загадочная игра в "мирные переговоры", в ходе которых армия пядь за пядью утрачивала завоеванное.

В августе 1996 года, с потерей Грозного, процесс, запущенный мораторием, достиг своей цели, а все плоды боевой работы были пущены на ветер. А ведь непосредственно после моратория армия, несмотря на то, что он дал возможность боевикам перегруппироваться и довооружиться, сумела приступить к широкомасштабному оттеснению боевиков в горы. Именно так определил поставленную перед ней задачу исполняющий обязанности командующего Объединенной группировкой федеральных войск в Чечне генерал-полковник М. Егоров - не широкомасштабное наступление, не окружение и уничтожение противника, а плановое и постепенное вытеснение. Поскольку эта же тактика была применена и во второй чеченской кампании, возымев своим следствием тот же результат - растворение боевиков в массе гражданского населения и обратное просачивание в уже очищенные от них районы, то и ее можно отнести на счет многочисленных странностей странной войны.

Путь к триумфу боевиков в августе 1996 года был окончательно открыт походом Шамиля Басаева на Буденновск; месяц же, протекший со дня прекращения действия моратория до дня этой еще небывалой в истории по своим масштабам и жестокости террористической акции, стал периодом достаточно успешных действий армии и накопления ею огромного опыта войны в горах - при отсутствии специальных горнострелковых частей и даже, по заявлению генерала Г. Шпака, полигонов для их подготовки. А ведь воевать приходилось в особо усложненных обстоятельствах, когда боевики, по заявлению командующего группировкой войск МО РФ в Чечне генерал-лейтенанта Г. Трошева, "сознательно превращали населенные пункты в свои укрепленные районы", для чего в домах оборудовались огневые точки, а в села стягивалась тяжелая боевая техника. Только но состоянию на 19 мая в ходе боевых действий федеральные войска уничтожили 74 танка дудаевцев, свыше 110 БТР и БМП, 19 РСЗО "Град", 15 зенитных установок, 146 орудий и почти 500 автомашин. Было захвачено большое количество различного стрелкового оружия и боеприпасов ("Красная звезда", 20 мая 1995 года).

Боевые действия велись одновременно на нескольких направлениях: веденском, шатойском и агиштынском, в районе Орехово, Сержень-Юрта и Шали, юго-западнее Бамута и западнее Ножай-Юрта. Широко применялись обходы и удары в тыл боевиков, блокирование дорог, ведущих к горным селениям. Тяжелые потери несли обе стороны, хотя, с учетом опыта уже двух кампаний, к цифрам потерь боевиков, называемым российским МО, приходится относиться весьма осторожно: сейчас достаточно очевидно, что российское командование не имеет и не имело точных сведений о численности боевиков вообще, иначе называемые цифры не расходились бы на порядки. В какой-то мере такую размытость численности можно считать органичной там, где действует не регулярная армия и где, стало быть, нет списочного состава воюющих; и одно это, не говоря уже о весьма вероятных сознательных подтасовках, дает известное представление о сложности условий, в которых приходилось действовать частям объединенной группировки.

Что касается потерь российской стороны, то хотя они тоже - и не без оснований - ставятся под сомнение (например, Комитетом солдатских матерей), здесь, тем не менее, есть все же такие объективные ориентиры, как списочный состав и статистика госпиталей. И, по официальным данным, потери с российской стороны в иные дни достигали почти нескольких десятков человек; число раненых доходило до ста и более, причем примерно треть из них имела пулевые ранения, что указывало на по-прежнему большую роль снайперов. Тем не менее, несмотря на тяжесть боев, специфику условий, отсутствие специальной горной подготовки, войска действовали весьма успешно и 3 июня овладели стратегически важным пунктом Ведено, где на протяжении нескольких последних месяцев располагались различные структуры военного командования чеченских НВФ: комендатуры, особый отдел, Главный штаб, а также находился дом командующего Южным фронтом Шамиля Басаева.

После падения Ведено чеченская группировка оказалась разрезанной на две - Шагойскую и Ножай-Юртовскую. На этих направления и развернулись последние ожесточенные бои первой чеченской войны. Вечером 11 июня командование федеральными войсками высадило северо-восточнее Шатоя тактический воздушный десант, который перекрыл возможные пути подхода боевиков. К вечеру 13 июня Шатой был полностью блокирован выдвинувшимися к нему подразделениями 324-го и 245-го мотострелковых полков. Боевики, как пишут эксперты, "оставили населенный пункт", и хотя само это "оставление" представляется довольно загадочным (ведь подходы к Шатою, а стало быть и выходы из пего были блокированы), Шатой пал, и с его падением, как сообщали официальные инстанции, "завершилась последняя фаза горной войны в Чечне". По словам А. Квашнина, "в горах остались разрозненные группы наемников" - эту фразу мы будем затем регулярно слышать и в ходе второй чеченской войны, и она будет так же мало отражать реальное состояние дел, как и тогда, когда, с поднятием 14 июня российского флага на Шатоем, война как таковая казалась оконченной.

А между тем уже в ночь на 17 июня состоялась попытка проникновения в Грозный 800 (!) боевиков. Она может считаться предвестником того, что произойдет в марте, а затем в августе 1996-го, и закономерно уже тогда могла вызывать вопросы. Например: каким это образом запертые в горах "разрозненные группировки" сумели продвигаться на Грозный двумя колоннами (с западного и юго-западного направлений)? Почему они были достаточно хорошо вооружены для того, чтобы завязать на окраинах города жестокий бой с подразделениями федеральных сил, которые понесли потери убитыми и ранеными? Наконец - и это, вероятно, самое главное - почему они были "рассеяны", а не уничтожены? "Термин "рассеяны", - отмечают эксперты, - означает, что контроль дальнейшего продвижения этих группировок не осуществляется и не исключены их выходы за административную границу Чечни и проведение новых террористических актов" ("Российские Вооруженные Силы...", соч. цит., с. 93).

Ближайшее будущее подтвердило абсолютную правоту этих слов; и такое "рассеяние" было тем более удивительно и вызывало тем больше вопросов, что состоялось оно уже после того, как 14 июня 1995 года, именно в день поднятия российского флага над Шатоем, состоялась террористическая акция в Буденновске.

Случайность ли, что именно 14 июня 1995 года в Сочи состоялась встреча В. Черномырдина с руководителями Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Дагестана, Ингушетии, Карачаево-Черкессии, ЧР, Адыгеи и Калмыкии, на которой, в ряду прочих, обсуждалась и проблема восстановления народного хозяйства Чечни? И что именно российским премьером в период, когда шла аннигиляция всех результатов работы Российской армии, был подписан ряд важных соглашений по сырью и продаже вооружений? Пожалуй, многовато "случайностей", особенно если учесть, что именно В. Черномырдину принадлежит сомнительная заслуга неслыханной капитуляции России перед лицом вызова терроризма. Капитуляции, открывшей дорогу к "Хасавюрту" и последовавшему за ним периоду еще более интенсивного вращивания Чечни в южную дугу нестабильности.

Остается добавить, что террористическая акция Басаева совпала с совещанием "семерки" в Галифаксе (Канада), на которое и отбыл Ельцин, не посчитавший для себя зазорным оставить страну в то время, когда целый районный город, отстоящий на 150 км от границы Чечни со Ставропольским краем, оказался заложником в руках террористов.

Теперь, по уточненным данным, известно, что их было 97 человек, в том числе 4 женщины. По тем же данным, число жертв составляет 193, а не 144 человека, как до сих пор значится во всех официальных документах. Ранены были 393 человека ("Московский комсомолец", 14 июня 1999 года). Таким образом, картина предстает еще более чудовищной, нежели она рисовалась в дни самого события, - можно говорить о настоящем убое мирных граждан, устроенном боевиками.

По тем же уточненным данным, из общего числа погибших от рук российских военнослужащих при попытке штурма больницы погибли 33 человека, остальные были убиты террористами. И такое уточнение особо важно, так как "пиар"-кампания, развернутая вокруг буденновской акции московским телевидением и прессой (при том, что примечательно, как "демократической", так и большей частью "патриотической"), с необыкновенным рвением "отмывая" басаевцев, практически всю ответственность за столь изобильно пролившуюся в Буденновске безвинную кровь (отставной генерал Ачалов, тоже в явно саморекламных целях направившийся на переговоры с Басаевым, по его собственному признанию, шагал по кровавым лужам, что, впрочем, не помешало ему именовать Басаева "солдатом") возложила на военных (МВД, "Альфу", ОМОН - неважно, важно, что на тех, кто был на противоположной Басаеву стороне).

Вот это сплетение чудовищных человеческих страданий, вялый отклик на них страны, даже неспособной осознать масштабы брошенного ей вызова, цинизм СМИ, сознательно стимулировавших в обществе реакцию девки, обнимающей своего насильника, а на скрытом плане - клуб "деловых людей", прекрасно осведомленных о том, что касалось целей и механизмов акции, и отмечает неделю, за которой началось превращение одержанной армией победы в ее поражение.

Итак, 14 июня 1995 года отряд боевиков под руководством Ш. Басаева захватил и разгромил в Буденновске телефонный узел, здание местной администрации, ряд других зданий и - самое главное - райбольницу, в которой в их руках заложниками стали свыше 1000 человек (больные, медперсонал, захваченные в городе мирные жители). Особое - и, конечно, не случайно - выбранное измерение этой небывалой по численности массе заложников придавало присутствие в ней большого числа беременных, рожениц и едва появившихся на свет младенцев, так как захваченным оказалось также и родильное отделение.

Тем самым бросался вызов основе жизни всякой нации, ее родовому и семейному началу, защищать которое в смертном бою было долгом каждого мужчины с незапамятных времен. Это прекрасно понимали боевики, для внешнего употребления в качестве главного мотива своих действий выдвинувших месть за убитых чеченских женщин, детей, стариков.

Но этого не поняла Россия, и потому прав молодой писатель Юрий Козлов: "Большего оскорбления народу (в особенности мужской его части) нанести было невозможно. Это было иго в миниатюре. Или эскиз грядущего ига".

По некоторым данным, террористы также ставили своей целью взорвать завод полимерных материалов и вызвать экологическую катастрофу в регионе. Общий ущерб, нанесенный Буденновску налетом, составил 170 млрд рублей. Пассивность общественной реакции и откровенное подыгрывание террористам со стороны СМИ создали благоприятный фон для предъявления боевиками их ультиматума: немедленное прекращение всех боевых действий в Чечне и вывод российских войск, переговоры президента РФ с Джоха-ром Дудаевым. Заявление президента РФ последовало 15 июня, и хотя, выдержанное в жестком тоне, оно сулило исполнителям акции самые суровые кары, реально Москва уступила. А может быть, и подыграла - если исходить из тогда же получившей хождение и не вполне беспочвенной гипотезы, согласно которой вся акция была плодом неких закулисных договоренностей. Во всяком случае, уже в тот же день, 15 июня 1995 года, на границе Дагестана и Чечни, между станцией Новолакская и селом Зандак, прошла встреча командующего группировкой федеральных сил генерала А. Куликова и одного из видных функционеров российской исполнительной власти в Чечне В. Зорина с Асланом Масхадовым и Ширвани Басаевым - при участии представителей группы содействия ОБСЕ в Грозном Шандора Месароша и Оливье Пелена.

В том, какова могла быть позиция последних, сомневаться не приходилось, а потому уже само по себе их участие в решении столь сложного и трагического для России вопроса указывало и на вектор этого решения. То есть на то, что Россия примет предложенные ей условия капитуляции. А именно: возможность возобновления мирных переговоров, в соответствии с предложением В. Черномырдина. Что до последнего, то многим, вероятно, еще памятны его любезные телефонные беседы с Ш. Басаевым - подчеркну, односторонне любезные, так как Басаев говорил тоном ультиматума, тогда как Черномырдин поражал избыточной доброжелательностью. Между тем ее вовсе не требовалось: даже и в том случае, как пытались уверить нас СМИ и сам премьер, если он уступил под давлением трагических обстоятельств, и тон его, и самый облик должны были говорить о такой вынужденности, безысходности. Однако говорили они о другом: об удовлетворении хорошо прокрученной сделкой. Не хватало только сакраментального: "По рукам!"

17 июня 1995 года в 4.50 была предпринята попытка взять больницу штурмом, которая в 9.00 закончилась неудачей. Что и неудивительно: согласно радиоперехвату ГРУ, боевики были предупреждены о готовящейся операции. Тотчас же после ее провала В. Черномырдин дезавуировал заявление замминистра МВД М. Егорова, согласно которому решение о штурме принималось совместно премьером и министром внутренних дел В. Ериным. Премьер "выразил удивление" заявлением М. Егорова... а мы можем выразить удивление заявлением Виктора Степановича. Ведь президент РФ в Галифаксе сказал, что он в телефонном разговоре с Ериным дал согласие на штурм, и нам предлагают поверить, будто этот разговор президента с министром внутренних дел мог остаться неизвестным главе правительства?

Полно! Но итог всего этого розыгрыша на глазах у страны - розыгрыша, небывало циничного с учетом обстоятельств, в которых он происходил, - позволил СМИ с новой яростью обрушиться на силовиков, оказавшихся в положении "крайнего". Вся картина событий была вывернута на телеэкране таким образом, что именно сотрудники спецподразделений (всего и штурме их участвовало 300, из них убито 5 человек: 3 - из "Альфы", 2 - из внутренних войск), пытавшиеся освободить заложников, предстали едва ли не главными виновниками кровопролития в Буденновске. Тогда как боевики рисовались эдакими "мстителями Зорро", а жестокий террор, которому они подвергали заложников, массовые убийства, совершенные ими, преступно замалчивались, "зверства" спецназовцев не сходили с экрана.

За всю историю современного терроризма, с его принципиальным отказом от каких-либо попыток увязать свои действия с действиями отдельных конкретных лиц, почитаемых конкретными виновниками того, что террористы считают преступлением (такая позиция конкретной персонификации была присуща "классическому" терроризму - от Брута до русских эсеров начала XX века), с его тактикой взятия в заложники и даже уничтожения совершенно неизвестных им людей, он нигде и никогда еще не получал такой сочувственной реабилитации и такой рекламы в СМИ, как это было в дни буденновской трагедии в России.

Тележурналисты буквально смаковали истерические выкрики потерявших себя женщин об "интеллигентных" бандитах, кормивших детей шоколадом (хотя со слов других заложников известно, например, что на всех был один, чудовищно грязный стакан, из которого можно было напиться в туалете, но туда издевательски не пускали часами), и подчеркнуто крупным планом давали интервью с "мужчинами", тоже похвально отзывавшимися о своих тюремщиках: они, мол, наказывали только сопротивлявшихся, ну так те сами виноваты, слушаться надо. Страницы печати заполонили вполне дилетантские рассуждения о "стокгольмском синдроме" (болезненной склонности части заложников отождествлять себя с террористами) - словом, всячески давалось понять, что поведение сломленных людей, которых традиционно полагалось разве что жалеть, и даже откровенных трусов, это и есть норма. Только их по определению неадекватным показаниям давалась зеленая улица в прессе и на телеэкране. Нормальная общественная реакция ужаса и сострадания оказалась скомканной, и миру был явлен образ страны, в каком-то почти радостном возбуждении готовой едва ли не обнять басаевцев, с негодованием поглядывая на оплеванных всеми спецназовцев.

Между тем существуют серьезные исследования вопроса, обобщившие опыт поведения людей в подобных ситуациях, в том числе - и особенно - в нацистских лагерях смерти, и они рисуют картину существенно иную. Выводы таковы: около восьми процентов подвергаемых жестокому обращению отвечают на него тем большим сопротивлением, чем больше возрастает давление на них. Они словно пробуждаются как личности. Это те, кого принято именовать героями и мучениками.

На другом полюсе располагаются люди (примерно четверть), заискивающие перед насильниками и даже склонные восхищаться ими; однако по освобождении и они, как правило, быстро возвращаются к норме. И, наконец, между этими двумя крайними типами поведения располагается большинство, примерно половина которого хотя и не проявляет особой доблести, но, однако, и не ломается. Другая заискивает и раболепствует, но из меркантильных соображений, отнюдь не выстраивая позитивного образа своих мучителей.

Так что же за патология поразила жителей Буденновска, что они, как настойчиво внушали телевидение и газеты, едва ли не повально продемонстрировали самый нижний тип поведения? Даже с поправкой на упадок русской "пассионарности" это представляется совершенно невероятным.

Разумеется, люди первого, высшего типа были и в больнице, это ясно из многих эпизодов, рассказываемых заложниками. Но об этом молчали СМИ, а общество не искало, не требовало правды - и вот тут уже действительно была патология. Готовность принять версию о поголовном "стокгольмском синдроме", вялое равнодушие к сообщениям о трогательных объятиях журналистов и депутатов с террористами - и это над еще не остывшими трупами и свежевыкопанными могилами - красноречиво говорила о поврежденности нормальных реакций. Степень этой поврежденности вполне можно было по сравнению оценить несколько позже, при повторении Салманом Радуевым аналогичной акции в Кизляре (Дагестан): здесь поведение дагестанского общества как целого, его бурное негодование воочию показали норму, - но об этом далее.

Второй главной ложью СМИ было в те дни широко тиражировавшееся утверждение, будто нигде в "цивилизованных странах" даже сама идея штурма не обсуждалась бы правительством, обеспокоенным сохранением жизни заложников. Между тем весь накопленный опыт говорит об ином. Уже стала притчей во языцех жесткость Израиля, никогда не шедшего ни на какие переговоры с террористами - даже тогда, когда речь шла о захваченных автобусах со школьниками. Весьма жестко в аналогичных ситуациях действовала и Франция. Секретное распоряжение для подразделений антитеррора ФБР в США дает право не идти ни на какие уступки и уничтожать террористов даже и тогда, если жизни заложников, находящихся в их руках, угрожает опасность.

А полтора года спустя после Буденновска перуанский спецназ с необычайной жестокостью расправился с группой молодых людей из подпольного движения "Тупак Амару", захватившей и в течение четырех месяцев удерживавшей группу заложников в японском посольстве. И при том, что за все время с голов заложников не упал ни один волос, были убиты, причем с чрезвычайной жестокостью, все 14тупамарос. То, что произошло в Лиме 22 апреля 1997 года, по своей жестокости почти уникально даже и в общей мировой практике антитеррора (что не помешало российской прессе, только что превозносившей Басаева и травившей российских военных, бурно восславить перуанский спецназ). И уже совсем недавно, в 2000 году, тайский спецназ люто расправился с группой несовершеннолетних подростков, почти детей, членов радикально-христианского движения "Армия бога". Захватившие госпиталь с 700 пациентов в таиландском городе Рачабури, они выдвигали требования на редкость скромные по сравнению с тем, чего требовал Басаев. Кроме того, в самом начале противостояния они отпустили сотни заложников, да и по отношению к остальным не проявляли никакой жестокости, не замарав своих рук кровью. Никто из заложников и полицейских не погиб при штурме, а вот раненых подростков добивали контрольным выстрелом в затылок.

Повторяю, оба эти случая - перуанский и тайский - выделяются жестокостью действий полиции, намного превосходившей жестокость террористов, - которой, в прямом смысле слова, и не было. Но в целом международная практика антитеррора имеет именно этот вектор беспощадности к террористам. И целью моего пространного отступления как раз и было самыми общими чертами обрисовать ее, без чего невозможно ни оценить масштабы лжи СМИ, ни понять функциональную роль событий в Буденновске как "архимедова рычага", посредством которого победа армии была стремительно обращена в ее поражение.

Кроме того, только в описанном контексте в полной мере обозначается беспрецедентность всего, что последовало за провалом штурма. Вторая безуспешная попытка его состоялась 17 июня в 23.45, а уже на следующий день в 15.00 В. Черномырдин огласил заявление правительства, в котором, в обмен на освобождение всех заложников, были приняты все условия террористов. А именно: организация пресс-конференции для них, прекращение всех боевых действий в Чечне, переговоры с дудаевцами, амнистия всем без исключения боевикам, личная безопасность террористов и их доставка в Чечню.

В 20.00 федеральными войсками были прекращены все военные действия в Чечне; в 22.30 состоялся телефонный разговор В. Черномырдина с Шамилем Басаевым. А непосредственно после этой беседы произошло нападение дудаевцев на погранзаставу в Дагестане, в ходе которого были захвачены пятеро пограничников (двое из них расстреляны).

Их не заметили, как не заметили и расстрелянных в Буденновске российских летчиков, а между тем смысл этой акции был абсолютно прозрачен - Российской армии да и всей России предъявлялся образ ближайшего будущего, долженствующего наступить вследствие достигнутого "сердечного согласия". Однако даже это не изменило общей атмосферы полной и какой-то радостной солидарности СМИ с террористами - атмосферы, которой они заражали все общество.

Все это позволяло террористам тиранически усложнять и менять свои требования, главным из которых теперь стало предоставление живого щита из 400 человек, которые сопровождали бы их в Чечню. Только на этих условиях они соглашались освободить заложников. В результате сложных переговоров численность заложников-добровольцев была сокращена до 150; кроме них, в автобусы с террористами сели 9 депутатов Государственной Думы и 16 журналистов.

В 16.30 колонна отправилась из Буденновска. Характерно, что сделать это отказались представители западной прессы - международные этические нормы не позволяют подобного смешения с террористами, которые в таком случае получают дополнительное прикрытие. Что до журналистов российских, то они в очередной раз продемонстрировали отсутствие для них даже самого понятия "этические нормы". И это сказалось не только в факте информационного обеспечения террористов, но, в еще большей мере, в стиле, в интонациях какого-то непристойно-карнавального веселья и прощальных дружеских объятиях с боевиками по прибытии их вечером 20 июня в конечный пункт - село Зандак (район Ведено).

Особо следует сказать о роли этого триумфального возвращения басаевцев в качественном изменении всей психологической атмосферы в Чечне. Если до Буденновска публичная солидарность с терроризмом все-таки могла быть скорее исключением, чем правилом, то теперь безнаказанность боевиков и реклама, сделанная им СМИ, буквально обрушила остатки этических норм и в самой республике. Сотни, если не тысячи людей приветствовали Басаева как национального героя, и что теперь могло удержать подростков от стремления идентифицировать себя с ним? Следы детских ног у заложенных на дорогах Чечни фугасов осенью 2000 года, когда новую интенсивность приобрела диверсионная война в Чечне, - следствие в том числе и памятного бравурного автопробега июня 1995 года.